ВЕК   ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ - В   ДВАДЦАТОМ

М.Найдорф, Одесский вестник, 8 октября 1991 года.

 

На    концертах     классической музыки   обычно не аплодируют в небольших перерывах между частями одного произведения. Это не принято. А если апло­дисменты все-таки звучат, то это значит, что в филармоническом зале появилась новая публика. Вог так неожиданными аплодис­ментами после первой части сонаты си минор Шопена новая публика обнаружила свое при­сутствие на концерте Людмилы Гинзбург в зале филармонии. Что ж, для приобщения к филармоническим традициям - это прекрас­ное начало.

Пианистка и педагог, профес­сор Л.Гинзбург хорошо известна нескольким поколениям одесситов и имеет свою постоянную аудиторию. У нее множество пре­восходно обученных и благодар­но преданных учеников. И коллеги, весьма сурово отбирающие всегда, на что пойти, в концертах Л. Гинзбург    не     сомневаются      У нее безукоризненная артистиче­ская репутация. В подробностях концерты Л.Гинзбург бывают более или менее удачными, но в це­лом они всегда впечатляют полно­той человеческого и художествен­ного смысла. Искусство пианистки покоится на серьезном этическом основании – уважении и преданности своим слушателям. Это ясно чувствуется во всем, что она де­лает на сцене. И это очень привлекает и придает возвышен­ность всему происходящему на концерте, в т.ч. и самоощущению публики.

Программа концерта 20 сен­тября была посвящена сочине­ниям Шопена и Листа. Два круп­нейших в XIX веке композито­ра романтического стиля мыш­ления создали добрую половину всей той музыки, которая звучит я наше время на концертах пиа­нистов разных стран, причем, самую любимую публикой половину. Но дистанция в полтора века и то обстоятельство, что роман­тизм давно выветрился из нашей жизни и наших душ, ставят пе­ред исполнителями нелегкую за­дачу – выявить в музыке другой эпохи то. что в ней сохраняет еще живую убедительность для наших современников.

В своих трактовках Шопена Л. Гинзбург реальнее всего выяв­ляет интеллектуализм его музыки – качество бесспорно присущее, но до поры не очень интересовав­шее слушателей в сочинениях Шо­пена. Куда привычнее искать в нем "чувства". Но как раз трепетная лирико-поэтическая сфера и в Бар­кароле, и в Сонате си минор оказалась как бы смикширован­ной, приглушенной. Мы не на­ходили привычно узнаваемых "смятения", "экзальтации", "ме­ланхолии". Вместо этого мы как бы присутствовали при строитель­стве музыки, которая на глазах становилась воплощением углуб­ленной мысли, умудренного чувства и очень ясного понимания себя и своих отношений с миром, в центральной по смыслу – третьей – части четырехчастной сонаты Шопена спокойное уверенное понимание и сосредоточенность достигли почти гипнотической силы – так что зал показался "сжа­тым" вокруг пианистки, как если бы она играла для нас в собствен­ном доме.

Листовская половина програм­мы состоим из знаменитой своими масштабами одночастной - но на все отделение - Сонаты си ми­нор и ноктюрна "Грезы любви", прозвучавшего в дополнительной (на "бис") части программы. Ав­тор этих строк готов отдать долж­ное свежей и заразительной энер­гии, с которой пианистка провела головокружительно виртуозное сочинение. Но в трактовке его показалось мало самобытных идей. И особенно не хватало уг­лубления в метафизически возвы­шенную лирику Листа, без  которой, как кажется, драматургии сонаты в значительной мере ут­ратила свой философский вселен­ский смысл.

А вот в "Грезах любви" энер­гетический деятельный подход дал превосходный результат - эф­фект кипения и даже сверкания чувств! Неотразимо заразительным был этот образ любви, полный на­пряжения и устремленности, по-человечески понятой и ясной.

Последним в концерте прозву­чал Вальс (№7) Шопена, решен­ный в исполнительской палитре неожиданной, никак не схожей с Шопеном первого отделения. Это была вновь вспышка - на сей раз утонченного изящества, ро­мантической мечтательности, зага­дочной мягкости и, при всем этом, неизменно присутствующей умной мысли.

После концерта я видел просветленные лица людей.

И, наверное, не один я думал, вы­ходя из филармонии, что если всё это есть в музыке и узнано нами, то поче­му этого не может быть в жизни?